[Уфо-Раптор]

КРЕЩЕНСКИЙ ПОХОД
Обычно туристы видят приморские набережные летом, когда вода теплая и почти такая же голубая, как небо. А приходилось ли вам видеть Черное море зимней ночью, да еще и во время шторма.
Укрытое во мраке пространство кажется бездной первозданного хаоса, и лишь слабые городские огоньки за спиной напоминают о существовании цивилизации.
Вспыхнул прожектор береговой охраны.
Он осветил нас, идущих по бетонным плитам двухъярусного пирса, далеко уходящего в море и вздрагивающего под ударами стихии.
Невообразимо огромные, смолянисто черные волны медленно, и казалось даже, лениво двигались по обе стороны находящегося под нами гидротехнического сооружения. В некоторых местах они перекатывались через него, оставляя опасную ледяную корку.
Прожектор предостерегающе замигал. Действительно: такой ночью туристам здесь делать нечего.

Мы сидели на обшитых деревянными рейками сидениях «дизеля» и смотрели, как из другого конца вагона к нам приближается кондуктор. Нам было по пятнадцать, а за окном поезда ползла равнина, заснеженная холодным январем.
Несколько часов назад нам был поставлен окончательный вердикт – отчисление. Первый семестр первого курса в одном из Тираспольских колледжей был сплошным прогулом, с чем администрация учебного заведения мериться не захотела.
Теперь предстояло сообщить о произошедшем родителям, но на такой непростой шаг мужества не хватало. Совсем недавно знакомый парнишка рассказывал нам о том, как много денег он зарабатывал, когда чистил рыбу на одесском привозе: «даже жилье предоставляют».
После недолгих размышлений (пока мама не пришла с работы), было принято решение: пообедав парой бутербродов, отправились на вокзал. Пешком, заметьте, копеек даже на проезд по Тирасполю не хватило. Короче, денег у нас не было. Услышав это, кондуктор выпучил глаза и заорал: «шо, ваше место в тамбуре».
В тамбуре оказалось куда холоднее, но зато там можно было курить. Когда кондуктор скрылся из вида, мы вернулись, правда, с опаской, в вагон, и я заметил свою школьную учительницу. Она меня тоже заметила, деваться было некуда: подошли и поздоровались. Пришлось сочинять: «так, мол, и так, бабушка заболела, живет в Одессе, едем ей помогать». Неизвестно, поверила ли этому Ольга Семеновна, но благодаря ей через приднестровских погранцев прошли благополучно.
Чего не скажешь об украинской таможне, где поезд простоял целый час, «стоявший нам немалых нервов».
После недолгого разговора с предсавителем украинской таможенной службы мы почти не сомневались – здесь нас и высадят. Но поезд тронулся, а кондуктор, пришедший по зову блюстителей пограничного порядка разобраться с безбилетными и беспаспортными пассажирами, заявил, что всадит нас в следующий раз точно: «билеты хотя бы, купите».
Это значило: назад можно будет вернуться, только заплатив ему, а так же, возможно, и таможенникам.
В описываемое время на границе не было столь жесткого контроля, как сейчас, и до Одессы нам добраться все – же удалось.
Здесь уже был вечер, становилось холодно, а мы с Серегой шли по незнакомым улицам - в сторону своей цели. Как оказалось, она была в другом конце города, и до нее мы добрались часам к одиннадцати ночи.
Было страшно смотреть на эту трущобу, затерявшуюся между кривыми и давно списанными под снос одноэтажками, такими древними, что, казалось, их способен разрушить грохот проезжавшего мимо трамвая. А улицы эти были такими узкими, что трамвай, проезжая по ним, мог нечаянно задеть прижатых к забору прохожих.
Обшарпанно – коричневая дверь нужной квартиры открылась ровно на столько, на сколько позволяла накидная цепочка. Хозяин, как двери, так и знаменитой рыбочистки, сонно – возмущенным голосом буркнул нам через образовавшуюся щель «кое - что» не совсем цензурное, и уж вовсе не гостеприимное. Дверь захлопнулась, мы постояли перед ней в молчании, и вышли из подъезда…
Но одесском ж.д. вокзале оказалось немногим теплее, чем на улице. Чтоб не замерзнуть на мраморных ступенях лестницы, приходилось подстилать под себя куски пенопласта. Здесь было много челночников, бомжей, цыган и каких – то беспокойных пьяных личностей, шатающихся из угла в угол, но уже явно утомленных бесконечной ночью. Не смотря на усталость, заснуть на ступенях этого огромного вокзала нам не удавалось. Зато было много времени для раздумий.
Вчера вечером, возвращаясь сюда, чтоб переждать ночь, по дороге посетили большой приморский монастырь. Его территория был ярко освещенный и переполнен людьми. Остановив пробегавшего мимо нас, одетого в рясу парнишку, выспросили у него о том, что же здесь происходить. Оказалось – двери храма пока для прихожан закрыты, потому как в нем происходит таинство ---------------. сам парень выполняет поручение какого то там отца, долго разговаривать с нами не может, а одет в рясу, потому что «послушник».
Как только рассвело, мы покинули вокзал, и, перейдя дорогу, подошли к находящейся за ней удивительной церкви, похожей на библию, «зажатую» с боков мирскими книгами на полке. Когда летом дождевая вода стекает с ее крыши, она падает на крыши жилых домов, стоящих вплотную к ней.
Это был в прошлом планетари, а теперь свято - понтелеймоновский монастырь, тогда еще не реконструированный окончательно, с лесами вокруг куполов и укрытыми брезентом астрономическими приборами на лестнице.
Не смотря на раннее время, в храме было полно народу, и найти ответственного за всю это организацию оказалось нелегко. Им оказался не сам старец – настоятель, а молодой зам его. На наше счастье, человеком он был деловым и предприимчивым. Внимательно выслушав нашу историю о том, что мы: «хотим поступить на послушание в монастырь»; «приехали для этого из Тирасполя»; «нет, не имеем даже расписки от родителей»; и «ночевали на вокзале», он не стал сразу отправлять нас домой, а предложил послужить богу. На что мы и согласились.
Очередь выстроилась невероятно длинная, наверно, до самого «Привоза». Из какой – то огромной, размером, наверно, с цистерну, и укрытой от наших взоров купели в тару людскую вытекала Святая вода. Через три шланга, один из которых вручили мне. Вторым владел постоянно молящийся монах, а третий получил Серега.
Казалось, вся Одесса пришла сюда за освященной водой, как в прочем, и было на самом деле. Тот день ознаменовался еще и аварией в системе водоснабжения города. Судя по всему, единственное место, которое миновала эта беда, был «наш» храм.
Не иссякающие потоки воды в «три ручья», бесконечные толпы людей, заполнившие тремя очередями все обозримое пространство, казалось, будут нескончаемы.
Гвалт стоял неимоверный.
Какие – то бабули совали мне в карманы деньги, конфеты, печенья, орешки и что – то говорили, но среди общего шума разобрать было невозможно, что именно. Какая – то дама в шикарной шубе, жертвуя с самозабвенным видом «на храм» купюру в сто гривен, тут – же заорала на мужика, по-видимому, наступившего ей на ногу.
Народ кидал деньги на поднос, подставлял бутылки под воду и бранился по поводу своих мест в очереди и отдавленных ног. Подносы переполнялись деньгами и мы, поднимая их, по очереди, и очень быстро, относили их в «свечной ящик» - церковную торговую лавку.
К вечеру поток людей пошел на убыль. Нас, едва живых, кто то заменил, и мы мокрые, еле передвигая ноги, выползли на свет божий. Денег, которыми нас одарили бабульки, едва хватило на пару пачек дешевых сигарет, а поужинать мы решили всем остальным, печеньями, конфетами и орехами. Пройдясь по привозу и узнав, что рыбой в это время уже не торгуют, а рынок закрывается, мы отправились назад в церковь. Приближалась ночь.
«Заместитель настоятеля» уехал по делам, не оставив по поводу нас никаких распоряжений. Поэтому священнослужители устроили целый консилиум, дожидаться который нам пришлось на скамье у выхода из церкви. Здесь уже собралось множество бездомных, которых пускали на ночь греться. Ночевать в таких условиях не хотелось. Пришлось использовать наиболее веские аргументы: «здесь холодно, а мы насквозь промокли, разливая святую воду». Подействовало.
Нас определили, правда, в разные кельи. Оказалось, здесь проживает множество самых разных людей. Монахи, паломничество которых проходило через эти места, иногородние строители, временно здесь расквартированные, и, собственно, сами послушники. Причем далеко не все из них собирались становиться монахами.
Увидев предоставленную мне койку, я завалился на нее, только кивком головы поздоровавшись с присутствующими здесь людьми. Усталость была невыносимая, и любое усилие до тошноты вызывало внутренний протест.
Неожиданные для этих стен звуки и громкие голоса, вывели меня из утомленного оцепенения, заставив оцепенеть по-другому.
Я обернулся. Между колонками на столике стоял магнитофон, играющий, правда, тихо, тяжелый рок. Возле него на койках сидели: мужчина лет сорока, с бородой, и двое парней, лет на десять старше меня. Они, без тени стеснения, обсуждали мою «воровскую биографию». Я «либо карманник, либо домушник», и «гнать меня отсюда надо поганой метлой».
Услышав такое, я, разумеется, обиделся, и встал с постели. Дальше состоялось знакомство, совсем как, по слухам, знакомятся с новоприбывшими в тюрьме.
«Монах» означает «одинокий» (от греч. Monos – «один»). На Руси так – же монахов называли «иноками», от слова «инок», «другой».
Монашество по своему замыслу является подражанием образу жизни Христа. Евангельский Христос открывается нам как идеал совершенного монаха: он не женат, свободен от родственных привязанностей, не имеет крыши над головой, странствует, живет в добровольной нищете, поститься, проводит ночи в молитве. Монашество – стремление в максимальной степени приблизиться к этому идеалу, устремление к святости, к богу, отказ от всего, что удерживает на земле и мешает вознестись на небо.
Одиночество есть неполнота, ущербность, в браке оно преодолевается обретением другого. В монашестве этот другой – сам бог. «вторым крещением» на языке христианском называеться монашество, смерть для мира ради бога, аскетическое отрешение даже от самой сравнительно невинной мирской жизни. Сойти с этого пути невозможно, он нелегок и пригоден не для всякого желающего. Чтоб избежать в дальнейшем разочарований и греховного падения, людям, решившим провести остаток жизни в добровольном затворничестве и молитве, предлогаеться испытание. Еще в древности, на заре появления монашества были установленны одинаковые для всех правила.
Это было послушание, являющиеся фундаментом монашества. Людей, желающих вступить в монашеские общины, принимали не раньше, чем через год, в течении которого опытные старцы испытывали их к готовности к отречению от мирской жизни. Естественно, этот отбор проходили далеко не все.!Ошибка в формуле
В общем, один из молодых парней, (звали его Сашей) выполнял здесь роль бригадира, но по своей манере поведения больше напоминал тюремного «пахана». Тот, который был постарше и с бородой, оказался чем – то вреде телохранителя, а второй молодой парень подручным. Говорил в основном Саня, остальные ограничивались короткими репликами. Абсурд происходящего я понимал даже в те годы. Саня объяснил мне, что я должен его слушаться и спрашивать во всем совета, потому что все так делают.
Все это еще с десяток таких же как и он «послушников», слоняющихся по монастырю с этажа на этаж, питающихся в трапезной, изредка передвигающие како – то строительный мусор с места на место и называющих это «послушанием». Причем главной обязанностью их было присутствие в храме во время службы, вероятно, для массовки.
Моя тройка за всем этим следила, и даже организовала «общаг» (как они это шутя, называли), в который забирали у других послушников лучшее из рождественских подарков. Для себя, разумеется.
И, наконец, четвертым лицом в келии был странствующий монах. Еще не старый, и уже отошедший, в отличии от меня, от шока при встрече с этой компанией. «братва» определила, что инок настоятелю не стучит, и поэтому в его присутствии вела себя достаточно откровенно. А тот, после нескольких неудачных попыток, что проповедовать здесь некому, находился все время у алтаря и приходил в келью только для сна.
Утром мы первым делом отправились в умывальник, где, поставив на шухере некурящего «телохранителя», Саня со своим помощником быстренько зашмалили в окно. После некоторых сомнений закурил и я. Как объяснил Саня, в монастырь его отправил отец «бизнесмен из Киева» в целях прохождения реабилитации после освобождения от наркозависимости.
Да, в монастыре действительно каким – то недобрым чудом оказалась такая компания, и это произвело на меня удручающее впечатление. Но, к счастью, там было немало и действительно верующих людей, нашедших себе кров под сводами церкви и подвергающиеся постоянному третированию со стороны этих личностей.
После посещения умывальника все направились в трапезную, где я встретил Серегу. Его разместили вместе со строителями, занятыми реконструкцией храма и в большинстве своем приехавшими на заработки из Молдавии. Рабочие тоже по началу относились к нам с недоверием.
Но при близком знакомстве среди них оказались наши земляки – тираспольчане. Однако надежды заработать с ними денег не было. Работу подсобников выполняли здесь послушники, которым за это никто не платил. оставлять нас на долго в монастыре никто не собирался. Позавтракав и захватив с собой обеды, мы отправились в поисках работы.
Перво-наперво осмотрели привоз. Рыбочистка нас здорово огорчила – местные хлопцы вовсе не собирались делиться с нами своей прибылью. Затем мы побеседовали с хозяевами складов, которым требовались грущики. Платили они за работу хорошо, но раз в неделю, и к тому же, узнав, что мы не местные, потребовали документы. Еще до того, как нас полностью разочаровал центральный одесский рынок, мы поняли, что на работу здесь берут, получив рекомендацию от знакомых, а у иностранцев еще и отбирают документы.
Одесса была переполнена малолетними преступниками и беспризорными, готовыми пойти на преступление. Поэтому не удевительна реакция, с которой нас встретили в монастыре.
Гуляя по промерзшему городу, мы провели последующую неделю, но работы так и не нашли. Поварам уже надоело наполнять обедами порезанные коробки из-под сока, а нам – съедать их содержимое на вокзале. Саня, решивший сменить тактику, теперь заискивающим тоном пытался навязаться в дружбу, рассказывая истории из своей то воровской то наркоманской жизни. Видимо, рассчитывая, что, задев нужную струну, выведет нас «на чистую воду».
Но в последний наш одесский вечер ни его, ни остальной «братвы» в кельи не было. Мы с Серегой, вернувшись из города, застали в помещении одного паломника. Раньше мне не удавалось с ним пообщаться, хотя было интересно пообщаться с монахом.
У нас уже появился одолженный у строителей кипятильник и чай, который предложили и иноку. Полное содержание беседы я не помню, но помню доверие к этому человеку. Мы рассказали ему истинную причину нашего приезда в город, и получили неодобрение: «вы, ребята, вообще можете себе представить, как сейчас переживают ваши родители. Вам нужно не искать здесь работу, а ехать домой. С деньгами вам помогу и я, и настоятель поможет».
Мы шли по темным Тираспольским улицам, и нам казалось, что здесь намного теплее, чем в Одессе. Шли, радостные тому, что смогли вернуться домой, и не знали, что родители уже подали в розыск.

[Уфо-Раптор]

вообще то это статья о крещении
так и не изданная

[Уфо-Раптор]

[Уфо-Раптор]

рррррррррррррррррррррр

[Sher]

Да опыта жизненного у Вас еще поискать, но почему же слог такой тяжелый-то! Трудноусвояемый)))

[Уфо-Раптор]

зато мои белки хорошо усваиваються

Добавлено через 22 секунды
)))))))))))

[Sher]

Белки или бЕлки)))
это не компенсирует худосочность Вашего стиля)))

[Уфо-Раптор]

ну каждому свое.

[Ванлат]

Какой бред эти походы , какието попы дурят людей всякими тряпками и накидками а народ ведётся . И как можно в честь тряпки устраивать такие религиозные мероприятия . Я считаю что верующие люди должны прославлять только бога и никаких там блаженных и юродиевых и всякие предметы старины весьма сомнительного происхождения . Церковный календарь вообще напоминает сплошной график непрерывных податей попам . Любиш бога - люби на здоровье , и молись только ему и только ему . А всё остальное шарлатанство направленое на увеличение поборов .

[УФО]

все дело в людях. и попы, тоже люди, и тоже подверженны мирским страстям

[УФО]

прпрпрпрпрп

[Аббат Бузони]

О,Святым отцам "врезали",а они истово молятся каждый день за спасение ваших душ

[УФО]

написал как есть.
можно конечно выдумывать небылици, но всегда есть шанс вызвать непонимание.