[к*******]

Екатерина Грушина

Удовольствие не для всех

Анюта глядит на своего восьмилетнего сына со смешанным чувством тоски и нежности. Анькин Борис за полчаса успел описаться, опрокинуть на себя салат и разбить полочку в ванной, сопровождая каждое из этих действий басистым ревом. Сейчас он подбирается к моему дорогому мобильнику. Я ёжусь. Но Анюта не дремлет. "Бор-р-рька!" - рычит она, приподнимаясь со стула, и продолжает хорошо заученной скороговоркой: "Я-кому-сказала-бестолочь-иди-отсюда-не-мешай-свинья-такая-когда-взрослые-разговаривают..."

Она не скрывает, что Борька родился только потому, что врач категорически запретил ей делать еще один аборт - слишком мало времени прошло после предыдущего. Его отец - хороший парень, сразу же женился на Анютке, хотя они были едва знакомы. Презервативы? У нее аллергия на латекс. Таблетки? От них толстеют. "Можно подумать, от абортов худеют!" - возмущаюсь я, но она только машет рукой. Что теперь говорить, сделанного не вернешь.

Из кухни опять слышится вопль, но на сей раз - кошачий. При помощи веника и дезодоранта-пшикалки злой мальчик загнал мою бедную Дуську на люстру. Пока я пытаюсь успокоить киску, Анька награждает отпрыска чувствительными затрещинами. Борис визжит, топает ногами и орет на мать: "Дура! Убью тебя! Убью!" Мне становится по-настоящему жутко. Каждый раз, когда я вижусь с подругами, имеющими детей, я надеюсь на то, что эта встреча разбудит во мне хоть какой-то намек на материнский инстинкт. Увы: всегда одно и то же. Меня раздражают и грудные младенцы с их вечным писком, и дети постарше, которые ломают и портят все, что попадется под руку, и уж тем более кривляки-тинейджеры. Хотя Борька - это, конечно, что-то из ряда вон выходящее...

Наконец-то появляется его отец и уводит свое чудовище на прогулку. Мы втроем - я, Анюта и ее старшая сестра Маруся, все это время с умилением наблюдавшая безумства своего племянника, - дружно закуриваем. Пять минут тишины и блаженства. Мы с Марусей можем себе позволить эту маленькую слабость в любой момент, Анюта - только когда не видит сын. Такое вот, понимаете ли, воспитание. "Его бабушки портят, - оправдывается она. - Если бы не они, был бы нормальный ребенок". Маруся только фыркает. Уж кто-кто, а она-то знает, что без бабушек ее сестрица не смогла бы ни учиться, ни работать, ни тем более жить бурной личной жизнью. Балуют ли бабушки Бориса? Конечно, еще как: мальчик ведь родился больной и слабенький, непутевые родители фактически в разводе, да и вообще...

"Эх вы, свободные женщины! - говорит Анюта с укоризной. - Живете только для себя..." В отношении Маруси это не совсем справедливо, поскольку львиная доля ее большой зарплаты уходит сестре, которая зарабатывает разве что на скромное пропитание. Но собственных детей Маруся заводить не собирается, хотя чужих обожает. В отличие от меня.

"А ты?"

"Ну как же. Я - ради Борьки... Главное, чтобы он был счастлив..." - Анютин голос звучит не очень уверенно.

Самое печальное в том, что этот своевольный розовощекий бутуз совсем не счастлив, несмотря на обилие игрушек и любящих родственников. Он лишен общения с другими детьми. Когда Борис выходит из подъезда, двор пустеет: он неуправляем, со всеми дерется, лупит малышей их собственными лопатками, ломает чужие самокаты. Несколько лет назад детский психолог советовал как можно раньше устроить его в детский сад, но бабушки встали стеной на защиту своего маленького кумира: низкокалорийная детсадовская пища, простуды, глупые воспитательницы - как можно отдать туда нашего мальчика?!

"Что выросло, то выросло. Потом, это ведь опыт! Что может быть дороже опыта? - Анютка воодушевляется. - Вот доучусь, долечусь и рожу девочку. Уж это будет совсем другое дело! Никаких бабушек!"

Мы с Марусей в ужасе: Маруся - прикидывая, сколько расходов потребуют двое племянников, я - за компанию. Мысль о том, что у девочки будет отец, который их с Анютой обеспечит, нам даже не приходит в голову. Мужчины любят Аню, и она их любит, но почему-то каждый так и норовит стать в ее жизни единственным, а это совершенно невозможно и даже не обсуждается. Может быть, ее устроил бы небольшой мужской гарем душ этак на сорок - пятьдесят, да и то сомневаюсь.

Звонок в дверь. Дуська благоразумно скрывается в шкафу. На пороге - довольный Борис. Его папаша стремительно удаляется, бормоча что-то нелестное насчет педагогических способностей своей бывшей жены. Борька смотрит на меня с хитрецой и, тщательно прицелившись, роняет мне на ногу увесистую железяку, которую притащил с улицы. Потом широко улыбается и спрашивает: "Хочешь, я тебя поцелую?"

"Нет", - отвечаю я и с огромным наслаждением резко дергаю его за ухо. От неожиданности он даже не визжит. Я крепко беру его за подбородок и, глядя в широко раскрытые глаза, тихо и внятно говорю, что если он еще хоть раз, то я... И так далее. "Понял?" - "Я больше не буду". Звучит не очень убедительно, но воспитательный запал у меня уже прошел.

"Ну, нам пора". Пока Анюта зашнуровывает ботинки, Борька дергает мою куртку до тех пор, пока не рвется вешалка. От подзатыльника он ловко уворачивается. "Марусечка! Хочешь, я тебя поцелую?" - обращается он к тетке. "Ты мой маленький зайчонок! - Тетка тает и подставляет губы. - А теперь поцелуй тетю Надю". Анюте хочется сделать мне на прощание что-нибудь приятное.

"Нет, - твердо говорю я, - не надо".

И мы смотрим друг на друга с глубочайшим недоумением.