[Soap]

Отрывок из книги "Новая хронология Руси, Англии и Рима".
Для любителей официальной "науки" и несогласных с "альтернативной".

+ Нажмите здесь, чтобы увидеть полный текст

...
Ранее было продемонстрировано то поразительное обстоятельство, что принятая сегодня версия русской истории была создана в XVIII веке, причём исключительно иностранцами. А именно, немцами Миллером, Байером, Шлёцером и др. Возникает естественный вопрос: куда же смотрели русские учёные? Как русское образованное общество могло позволить столь бесцеремонное вмешательство в такую важнейшую область науки и культуры как отечественная история? Ведь ясно, что разобраться в отечественной истории иностранцу труднее, чем своему.

Поэтому полезно приподнять завесу над сегодня уже почти забытой историей яростной борьбы, которая велась в XVIII веке в академических кругах вокруг отечественной истории. Воспользуемся уже редкой сегодня книгой М.Т.Белявского «М.В. Ломоносов и основание Московского университета», изданной Московским университетом в 1955 году к 200-летию его основания [215]. Оказывается, борьба за русскую историю была существенной частью борьбы русского общества XVIII века за право иметь отечественную науку. В ту эпоху это право было под большим вопросом. Во главе движения русских учёных стоял знаменитый М.В. Ломоносов. Во главе иностранцев, желавших, – при нескрываемой поддержке романовского императорского двора, – подавить русскую национальную научную школу, стоял историк Миллер.

В 1749-1750 годах Ломоносов выступил против новой в то время версии русской истории, создаваемой на его глазах Миллером и Байером [215, с.60]. Он подверг критике только что появившуюся диссертацию Миллера «О происхождении имени и народа российского». Ломоносов дал уничтожающую характеристику трудов Байера по русской истории: «Мне кажется, что он немало походит на некоторого идольского жреца, который, окурив себя беленою и дурманом и скорым на одной ноге вертением, закрутив свою голову, даёт сумнительные, тёмные, непонятные и совсем дикие ответы». Так началась борьба за русскую историю.

C этого времени занятия вопросами истории становится для Ломоносова такой же необходимостью, как и занятия естественными науками. Более того, в 1750-х годах в центре занятий Ломоносова оказываются гуманитарные науки и в первую очередь история. Ради них он идёт даже на то, чтобы отказаться от обязанностей профессора химии... В переписке с Шуваловым он упоминал свои работы «Описание самозванцев и стрелецких бунтов», «О состоянии России во время царствования государя царя Михаила Фёдоровича», «Сокращённое описание дел государевых» (Петра Великого. – М.Б.), «Записки о трудах монарха».

Однако ни этих трудов, ни многочисленных документов, которые Ломоносов намеревался опубликовать в виде примечаний, ни подготовительных материалов, ни рукописи II и III части I тома (имеется в виду труд Ломоносова «Древняя Российская История») до нас не дошло. Они были конфискованы и исчезли бесследно» [215, с.63].

Правда, первая часть «Древней Российской Истории» Ломоносова была всё же опубликована. Но история её публикации чрезвычайно странная. «Издание её всячески тормозилось, и, начав печататься в 1758 году, книга вышла из печати лишь после смерти Ломоносова» [215, с.63]. То есть, по крайней мере, через семь лет. Напомним, что Ломоносов умер в 1765 году.

В обстановке борьбы такого накала не исключено, что под именем Ломоносова на самом деле было издано нечто совсем другое. В лучшем случае, его труд был урезан и отредактирован. Если не переписан целиком заново. Такая мысль тем более вероятна, что практически то же самое и в то же время происходит с трудами русского историка Татищева... Их издаёт Миллер после смерти Татищева по каким-то «черновикам Татищева». А сам труд Татищева загадочно исчезает.

Кто мог помешать торжествовавшему Миллеру, – под полный контроль которого Романовы отдали русскую историю, – издать труды Ломоносова в искажённом виде? Надо сказать, что этот приём, – «заботливая» публикация трудов своего научного оппонента после его смерти, – показывает характер борьбы того времени вокруг русской истории. Русская история была в ту эпоху предметом отнюдь не чисто академического интереса. Как Романовым, так и западноевропейским правителям была необходима искажённая русская история. Известные нам сегодня публикации трудов Татищева и Ломоносова по русской истории, скорее всего – подделки.

Вернёмся к началу борьбы Ломоносова с Миллером. Немецкие профессора-историки решили добиться удаления Ломоносова и его сторонников из Академии. Эта «научная деятельность» развернулась не только в России. Ломоносов был учёным с мировым именем. Его хорошо знали за границей. Были приложены все усилия, чтобы опорочить Ломоносова перед мировым научным сообществом. При этом в ход были пущены все средства. Всячески старались принизить значение работ Ломоносова не только по истории, но и в области естественных наук, где его авторитет был очень высок. В частности, Ломоносов был членом нескольких иностранных Академий – Шведской Академии с 1756 года, Болонской Академии с 1764 года [215, с.94].

«В Германии Миллер инспирировал выступления против открытий Ломоносова и требовал его удаления из Академии» [215, с.61]. Этого сделать в то время не удалось. Однако противникам Ломоносова удалось добиться назначения академиком по русской истории Шлёцера [215, с.64]. «Шлёцер... называл Ломоносова “грубым невеждой, ничего не знавшим, кроме своих летописей”» [215, с.64]. Итак, как мы видим, Ломоносову ставили в вину знание русских летописей. (Чисто для примера «научного» подхода «по Шлёцеру»: оный великий филолог производил славянское слово: «дева» от германского «Tiffe» (сука) – Mollari).

«Вопреки протестам Ломоносова, Екатерина II назначила Шлёцера академиком. При этом он не только получал в бесконтрольное пользование все документы, находящиеся в Академии, но и право требовать всё, что считал необходимым, из императорской библиотеки и других учреждений. Шлёцер получал право представлять свои сочинения непосредственно Екатерине... В черновой записке, составленной Ломоносовым «для памяти» и случайно избежавшей конфискации, ярко выражены чувства гнева и горечи, вызванной этим решением: «Беречь нечево. Всё открыто Шлецеру сумасбродному. В российской библиотеке несть больше секретов» [215, с.65].

Миллер и его соратники имели полную власть не только в самом университете в Петербурге, но и в гимназии, готовившей будущих студентов. Гимназией руководили Миллер, Байер и Фишер [215, с.77]. В гимназии «учителя не знали русского языка... ученики же не знали немецкого. Всё преподавание шло исключительно на латинском языке... За тридцать лет (1726-1755) гимназия не подготовила ни одного человека для поступления в университет…» [215, с.77]. Из этого был сделан следующий вывод. Было заявлено, что «единственным выходом является выписывание студентов из Германии, так как из русских подготовить их будто бы всё равно невозможно» [215, с.77].

«Ломоносов оказался в самой гуще борьбы... Работавший в академии выдающийся русский машиностроитель А.К. Нартов подал в Сенат жалобу. К жалобе Нартова присоединились русские студенты, переводчики и канцеляристы, а также астроном Делиль. Смысл и цель их жалобы совершенно ясны... – превращение Академии Наук в русскую не только по названию... Во главе комиссии, созданной Сенатом для расследования обвинений, оказался князь Юсупов... Комиссия увидела в выступлении А. Нартова, И.В. Горлицкого, Д. Грекова, П. Шишкарева, В. Носова, А. Полякова, М. Коврина, Лебедева и др... “бунт черни”, поднявшейся против начальства» [215, с.82].

Надо сказать, что А.К. Нартов был выдающимся специалистом в своей области, «создателем первого в мире механического суппорта – изобретения, сделавшего переворот в машиностроении» [215, с.83].

Русские учёные, подавшие жалобу, писали в Сенат: «Мы доказали обвинения по первым 8 пунктам и докажем по остальным 30, если получим доступ к делам» [215, с.82]. «Но... за "упорство" и "оскорбление комиссии" были арестованы. Ряд из них (И.В. Горлицкий, А. Поляков и др.) были закованы в кандалы и «посажены на цепь». Около двух лет пробыли они в таком положении, но их так и не смогли заставить отказаться от показаний. Решение комиссии было поистине чудовищным: Шумахера и Тауберта наградить, Горлицкого казнить, Грекова, Полякова, Носова жестоко наказать плетьми и сослать в Сибирь, Попова, Шишкарева и других оставить под арестом до решения дела будущим президентом Академии.

Формально Ломоносов не был среди подавших жалобу на Шумахера, но всё его поведение в период следствия показывает, что Миллер едва ли ошибался, когда утверждал: «господин адъюнкт Ломоносов был одним из тех, кто подавал жалобу на г-на советника Шумахера и вызвал тем назначение следственной комиссии». Недалёк был, вероятно, от истины и Ламанский, утверждающий, что заявление Нартова было написано большей частью Ломоносовым. В период работы комиссии Ломоносов активно поддерживал Нартова...

Именно этим были вызваны его бурные столкновения с наиболее усердными клевретами Шумахера – Винцгеймом, Трускотом, Миллером и со всей академической конференцией... Комиссия, приведённая в ярость поведением Ломоносова, арестовала его... В докладе комиссии, который был представлен Елизавете, о Шумахере почти ничего не говорится. «Невежество и непригодность» Нартова и «оскорбительное поведение» Ломоносова – вот лейтмотив доклада.

Комиссия заявила, что Ломоносов «за неоднократные неучтивые, бесчестные и противные поступки как по отношению к академии, так и к комиссии, и к немецкой земле подлежит смертной казни, или, в крайнем случае, наказанию плетьми и лишению прав и состояния. Почти семь месяцев Ломоносов просидел под арестом в ожидании утверждения приговора... Указом Елизаветы он был признан виновным, однако «для его довольного обучения» от наказания «освобождён».

Но одновременно с этим ему вдвое уменьшилось жалование, и он должен был «за учиненные им предерзости» просить прощения у профессоров... Миллер составил издевательское “покаяние”, которое Ломоносов был обязан публично произнести и подписать... Это был первый и последний случай, когда Ломоносов вынужден был отказаться от своих взглядов» [215, с.82-84].

Эта борьба продолжалась в течение всей жизни Ломоносова. «Благодаря стараниям Ломоносова в составе академии появилось несколько русских академиков и адъюнктов» [215, с.90]. Однако «в 1763 году по доносу Тауберта, Миллера, Штелина, Эпинусса и других Екатерина даже совсем уволила Ломоносова из академии» [215, с.94]. Но вскоре указ об его отставке был отменён. Причиной была популярность Ломоносова в России и признание его заслуг иностранными академиями [215, с.94]. Тем не менее, Ломоносов был отстранён от руководства географическим департаментом, а вместо него туда был назначен Миллер. Была сделана попытка «передать в распоряжение Шлёцера материалы Ломоносова по языку и истории» [215, с.94].

Последний факт очень многозначителен. Если даже ещё при жизни Ломоносова были сделаны попытки добраться до его архива по русской истории, то что уж говорить о судьбе этого уникального архива после смерти Ломоносова.

Как и следовало ожидать, архив Ломоносова был немедленно конфискован сразу после его смерти и бесследно пропал. Цитируем: «Навсегда утрачен конфискованный Екатериной II архив Ломоносова. На другой день после его смерти библиотека и все бумаги Ломоносова были по приказанию Екатерины опечатаны гр. Орловым, перевезены в его дворец и исчезли бесследно» [215, с.20]. Сохранилось письмо Тауберта к Миллеру. В этом письме «не скрывая своей радости, Тауберт сообщает о смерти Ломоносова и добавляет: “на другой день после его смерти граф Орлов велел приложить печати к его кабинету. Без сомнения в нём должны находиться бумаги, которые не желают выпустить в чужие руки”» [215, с.20].

Таким образом, «творцы русской истории» – Миллер и Шлёцер – всё-таки по-видимому добрались до архива Ломоносова. После чего эти архивы, естественно, исчезли. Зато, после семилетней проволочки был, наконец, издан – и совершенно ясно, что под полным контролем Миллера и Шлёцера, – труд Ломоносова по русской истории. И то лишь первый том. Скорее всего, переписанный Миллером в нужном ключе. А остальные тома попросту «исчезли». Наверное, с ними возиться не захотели.

Так и получилось, что имеющийся сегодня в нашем распоряжении «труд Ломоносова по истории» странным и удивительным образом согласуется с миллеровской точкой зрения на историю. Даже непонятно – зачем тогда Ломоносов так яростно и столько лет спорил с Миллером? Зачем обвинял Миллера в фальсификации русской истории, [215, с.62], когда сам, в своей опубликованной «Истории» так послушно соглашается с Миллером по всем пунктам? Угодливо поддакивает ему в каждой своей строчке.

Наше мнение таково. Под именем Ломоносова было напечатано совсем не то, что Ломоносов на самом деле написал. Надо полагать, Миллер с большим удовольствием переписал первую часть труда Ломоносова после его смерти. Так сказать, «заботливо подготовил к печати». Остальное уничтожил. Почти наверняка там было много интересного. Такого, чего ни Миллер, ни Шлёцер, ни другие «русские историки» никак не могли выпустить в печать.

Вся книга здесь: http://www.chronologia.org/rusangl/rusangl.htm